— CAIN MALVERN • КАИН МОЛВЕРН — [ charlie hunnam ]

26.01.1985, 35

чикаго, вест-сайд

владелец охотничьего магазина, браконьер

ванная. комната, где я родился. холод кафеля. запах плесени. вонь из сливной трубы. серость стен. таким было мое появления на свет. я был вторым по счету в нашей семье, кто вошел в этот мир через ванную комнату. первопроходцем несколькими годами ранее стала ханна – моя старшая сестра. но я смог облажаться даже идя по протоптанной дороге. хотя странно называть дорогой вагину своей матери. я родился спустя двое с половиной суток непрекращающейся боли, которой я щедро одарил свою мать по пути на этот свет – я никогда не был жадным ребенком. в день, когда мне исполнилось шесть, ханна рассказала мне историю // обернувшуюся кошмаром // моего появления на свет. все были в предвкушении чуда деторождения, явления маленького меня миру. годами позже, в очередную годовщину её смерти, мы обращались к мысли, что матери стоило рожать в больнице, но она верила в легкие и стремительные роды, как с моей сестрой. у моей сестры абсолютно все получалось лучше, чем у меня. возможно, поэтому её все так любили // особенно отец //. я тоже любил её. и любил намного больше, чем просто сестру. в день, когда мне исполнилось шесть, ханна рассказала мне, что через десять часов после начала родов, мать с рыком загнанного зверя прокусывала губы, вгрызалась себе в плечо, раздирая плоть, и кровь с её искусанных губ стекала по подбородку и шее, окрашивая в алый футболку, натянутую на разбухшей от молока груди. спустя двадцать часов после начала родов, она уже была в полной уверенности, что умрет, и умоляла отца вырезать меня из её утробы кухонным ножом, выскоблить меня руками, ложкой, чем угодно, лишь бы остановить её страдания // жаль, что он не послушал и не прирезал меня в детстве //. ханна рассказала, как протянула ей руку, желая успокоить, и мать сжала её запястье слишком сильно – тихий хруст ознаменовал перелом. ещё через десять часов, наконец, появился я. для ханны мое рождение стало пожизненным ночным кошмаром, но она никогда не винила меня в смерти матери.    я родился в восемь пятнадцать вечера двадцать шестого января одна тысяча девятьсот восемьдесят пятого года. в этот же день умерла моя мать. я никогда не испытывал тоски по ней, потому что никогда не знал, какой она была: не видел её улыбки, не ощущал тепла её объятий, не слышал её голоса // а как же её крики, крики, крики во время твоих родов, их ты тоже не слышал? //. для меня она была не более, чем эфемерным духом, мифическим образом, красивой незнакомкой с выцветшей фотографии из отцовского бумажника. у меня не было матери, но у меня была ханна и тепло, исходившее от неё. в моем детстве ханна всегда рядом: спит со мной в одной кровати; обрабатывает синяки и ссадины, рассказывает у костра страшные истории. мое детство насквозь провоняло табачным пеплом, втоптанным в старый бесцветный ковер, и перегаром от дешевого виски: отец нещадно лупил меня ремнем всякий раз, когда возвращался ни с чем с охоты или рыбалки; он лупил меня всякий раз, когда вышибалы выставляли его из портового стрипушника; и он чуть не забил меня до смерти, когда двое неизвестных обнесли его охотничий магазин // а потом ещё раз, когда сдохла ханна //. ханна бросается между нами, закрывая от отцовских побоев, и он успокаивается. из его пасти вырывается хриплое – детка, ты делаешь меня лучше, и он уводит её наверх под симфонию моего скулежа; он просит у нее прощение и укладывает спать. от моего детства пасет соленым ветром и рыбьими потрохами – отец любил брать нас на рыбалку, предварительно заставляя выкапывать червей на заднем дворе. ханна часто страдала от морской болезни, отец отводил её в каюту и часами успокаивал. возвращаясь от неё на палубу, он всегда хвалил меня даже если я ничего не мог выудить трясущимися от холода руками. ханна всегда хорошо на него влияла. из моего детства доносится аромат пороха, болот и хвойного леса – больше рыбалки отец любил только охоту. ханна не была лучше меня ни в том ни в другом только потому, что ей претило убийство, и этот кубок лидерства я, не задумываясь, забрал себе. охота нравилась мне также, как отцу. я любил выслеживать и любил убивать. охота на зверя была как поездка в диснейленд, убийство – как порция сахарной ваты, свежевание – отдельный вид искусства. охота на зверя была как наркотик – каждый успешный выстрел пускал по венам чувство спокойствия от ощущения власти над жизнью. ханна учиться таксидермии – ей невыносимо смотреть на добытые трофеи. ханна вдыхает в трупы жизнь (она жалеет, что не смогла сделать это с матерью?). работы ханны невозможно отличить от живых. она украшает их венками из фарфоровых цветов, мотыльками из китайского шелка. она украшает саму смерть. из под моих рук выходят только монстры. из под моих рук даже олени – скалятся и хотят убивать. в школе меня зовут деревенщиной; через год – чучелом: мел томпсон как будто бы видел, как мой отец отстреливал маленьких мальчиков, а потом собирал из невинно убиенных мое неказистое туловище, но я-то знаю, что на самом деле вылез через водосток в ванной комнате; как жаль, что какой-то больной ублюдок выстрелом из рогатки выбил глаз мелу томпсону, девочкам его глаза нравились; ещё через год – убийцей: охотиться – аморально. лили мак`пошланахер водостойкой краской выводит «убийца» на моей парте, пока её батя покупает себе ботинки из крокодиловой кожи. как жаль, что лили случайно упадет с лестницы, ведь она подавала большие надежды в фигурном катании. оказывается, охота может быть совсем другой. ханна – отличница. отец все время с ней занимается. ханну – всеобщая любимица, издевки одноклассников её не касаются. ханна – непреступная крепость, форт одиночество, объект вожделения капитана футбольной команды. она всем отказывает, но этого недостаточно. на моих руках, на моих зубах, на моем лице всегда кровь. любой, кто посмотрит на ханну – враг, требующий наказания. с её уст срывается ласково – сторожевой пес, надеюсь, однажды ты спасешь меня. она ещё не знает, что вместо спасения я принесу ей только разочарование и погибель. я – слепец, не понимающий, от чего её нужно спасти. ведь у нас все в порядке. ханна закончила школу с отличием. я хорошо запомнил исходящий от неё свет, когда она показывала аттестат с каллиграфически выведенным её именем. но она не поедет учиться ни в калифорнийский университет, ни в университет стенфорда. по словам отца у нас есть деньги только на мое обучение – ведь ханне ни к чему оканчивать высшее образовательное учреждение. дальнейшее учеба меня не интересовала, как отца – наше мнение. свет ханны угасал. а потом я сплясал на тлеющих угольках её жизни. весь мир сосредоточился на ханне, ужавшись в размерах до нескольких минут удовольствия. а потом треснул. рассеявшиеся иллюзии заставили мир рушиться, оголяя генетическое моральное уродство стаи. когда ханна закрывала меня от побоев, отец уводил её в комнату не для того, чтобы извиняться. когда ханна страдала от морской болезни, отец уводил её в каюту не для того, чтобы успокоить. когда ханна готовилась к выпускным экзаменам, отец запирался с ней в комнате не для того, чтобы помогать с учебой. все эти годы ханна ждала спасения, но вместо сторожевого пса пригрела змею у себя на шее. пребывание в уверенности, что между нами есть особая связь, было как добивание лежачего. когда ханна прыгала с утеса, мое сердце билось как обычно. когда её мозги вытекали через дыру в черепе, я трахал марлу. когда её глаза стекленели, я ничего не почувствовал. на опознании тела медицинский эксперт сказал, что моя сестра была в положении (это был мой ребенок, ханна?). старый дом насквозь провонял табачным пеплом, втоптанным в старый обесцвеченный пол, и перегаром от дешевого виски. от воспоминаний о детской беспомощности тянет сблевануть в угол. отец как старый загнанный зверь, в его руках топор, потому что он давно потерял свои собственные зубы, и теперь безродный выродок превосходит его в силе. ханны нет, закрыть от ответного удара больше некому – когда топор опускается на плечо, мир погружается во тьму. жизнь насмехается надо мной устами врачей – ты счастливчик, каин, мы спасли твою руку. их слова эхом отскакивают от тусклых стен, трансформируясь – ты счастливчик каин, твоя беременная потасканная сестричка свела счеты с жизнью; ты счастливчик, каин, теперь тебе не придется заботиться о её выблядке, ты должен быть рад, почему ты не рад; ты счастливчик, каин, старый сукин сын сдох, раскроив себе череп, у него всегда было мало мозгов, стало ещё меньше; ты счастливчик, каин, от своей мамочки ты избавился ещё при рождении, разорвав её как личинка чужого в фильме ридли скотта; ты счастливчик, каин, пойдем ещё кого-нибудь грохнем! ведь тебя оправдали за убийство из самообороны! старый дом продан. со стен охотничьего магазина на посетителей скалиться чучела. ради незаконной охоты некоторые готовы платить тысячи. в охотничьем магазине я продаю смерть.

	связь с вами
	@Jan_26